Нас объединила любовь к прогулкам. Мы оба в то время испытывали душевный дискомфорт, а длительные прогулки успокаивали. Когда физическая усталость побеждала тревогу и на душе становилось легче.
Да и степь такая красивая, такой простор, Енисей,
степь, степь, степь... взгляду ничего не закрывается...
Заходила к нему на дачу. Небольшой дом, пара комнат, печка. Он там и зимой жил. В то время у меня было
две собаки, дворняга Дуся и спаниель Лайда. Я их брала
с собой на прогулки. Иногда он гулял один. У него была сиамская кошка Фанта. Игорь брал её в степь, хотел, чтобы она ходила с ним рядом, как собака. Однажды он вытащил её из сумки и отошёл немного. Увидел, что над ней начали пикировать коршуны, больше с собой не брал. Помню сравнивал кошку с белками, говорил, что по сравнению
с ними она совсем неловкая.
Однажды мы нашли особое место в степи, очень красивое, словно оазис. В степи нет растительности, идешь, идешь, всё однообразно. А тут вдруг внезапно открывается долина с речкой, деревьями и кустарниками. Как бы внезапно попадаешь туда, и такая радость на душе! Весной там подснежники цвели, потом всё желтое – куриная слепота расцветала, лютики голубые и желтые. Игорь дал свое название этой долине: «Каргангилум». Купался там. Речка мелкая, горная, холодная, стиль плавания называл «крокодильчиком». Как-то один ходил к истоку реки,
два дня шел, ночевал в стогу.

Жанна Приведенная

Когда мы познакомились, у Игоря был период аскетизма. Он совсем
мало ел, был очень худой. Одет неряшливо. Длинные волосы, борода.
Умные глаза, интеллект и уничижительное отношение к себе.

нашел свой тусклый бриллиант
назвал его большой талант
и ждешь плодов

Мне тогда двадцать два года было, а он на десять лет старше.
Я воспринимала его как совсем взрослого человека. Он был очень начитанным, много рассказывал мне о Маяковском, Гоголе, Курте Воннегуте, о Сальвадоре Дали и других художниках и писателях,
тем самым вызывая мой интерес к ним. И я стала тоже много читать.
Маяковского считал своим любимым поэтом. Помню, Вознесенского мне читал: «Я тебя разлюблю и забуду». А я ему читала Игоря Северянина: «Наша цель идти без цели, мир глазами обнимая».

В каком-то смысле я считала Игоря своим учителем. Он мне Библию подарил. Для меня это было первой встречей с христианством, знакомством. Позже, в тридцать лет, я сама крестилась.

Нас объединяла любовь к прогулкам. Мы оба в то время испытывали душевный дискомфорт, а длительные прогулки успокаивали. Когда физическая усталость побеждала тревогу, на душе становилось легче.
Да и степь такая красивая, такой простор. Енисей, степь, степь, степь… Взгляду ничего не закрывается…

Заходила к нему на дачу: небольшой дом, пара комнат, печка. Он там
и зимой жил. В то время у меня было две собаки, дворняга Дуся и спаниель Лайда. Я их брала с собой на прогулки.

Иногда он гулял один.

У него была сиамская кошка Фанта. Игорь брал ее в степь, хотел, чтобы
она ходила с ним рядом, как собака. Однажды он вытащил ее из сумки
и отошел немного и увидел, что над ней начали пикировать коршуны. Больше с собой не брал. Помню, сравнивал кошку с белками, говорил, что по сравнению с ними она совсем неловкая.

Однажды мы нашли особое место в степи, очень красивое, словно оазис.
В степи нет растительности, идешь, идешь, все однообразно. А тут вдруг внезапно открывается долина с речкой, деревьями и кустарниками,
как бы внезапно попадаешь туда. И такая радость на душе! Игорь дал свое название этой долине: «Каргангилум». Весной там подснежники цвели, потом все желтое — куриная слепота расцветала, лютики голубые
и желтые. Речка мелкая, горная, холодная. Купался там, свой стиль плавания называл «крокодильчиком». Как-то один ходил к истоку реки,
два дня шел, ночевал в стогу. В степь брал хомус, играл. Эта музыка в степи органично звучала, очень красиво.

Красивые вспоминаются картинки про степь! Ходили на закате обычно. Там так расположены горы, что, если бежать с одной горы на другую, можно увидеть закат несколько раз, как в «Маленьком принце» Экзюпери: «когда станет очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце».
Завораживающее зрелище, когда угасает последний луч. С гор весь Кызыл виден как на ладони. В лучах закатного солнца город красно-розового цвета. «Кызыл» в переводе с тувинского обозначает «красный».
Еще восход ходили смотреть.

Играли в морской бой до четырех утра, а потом на гору забирались. Стояли и ждали, когда из-за гор появится первый луч. Ожидание чуда! И от его появления такая радость на душе и начало нового дня! На память об этом он мне картинку небольшую подарил, где две фигурки на фоне солнца.

Родилась и выросла в Кызыле, окончила Красноярский торговый институт. В 2007 году переехала в Минусинск.
С Игорем поддерживала отношения многие годы до самых последних дней. Были соседями по даче, дачный поселок,
8–10 км от Кызыла, между Енисеем и горами, рядом степь. Познакомились в 1989 году.

ЖАННА ПРИВЕДЕННАЯ

Пояснения (в порядке появления в тексте):
Юрка — Юрий Бендитович, в настоящее время живет в Израиле.
Паша — Павел Жуков, в то время президент клуба самодеятельной песни ЧПИ и руководитель агитбригады, жил все время в Челябинске.
ЧПИ — Челябинский политехнический институт.
АП — авторская песня.
ВИА — вокально-инструментальный ансамбль.

Наиль вскоре уехал обратно в Кызыл, а Игорь поселился на «Макушке» — так неформально называлось помещение КСП ЧПИ, которое располагалось на последнем, 12м, этаже студенческого общежития. На «Макушке» было две комнаты — главная, большая с огромным окном в пол, во всю стену. Вторая комната была совсем маленькая, и в ней стоял топчан для постояльцев.
Игорь очень быстро стал притягивающей силой для посетителей «Макушки», а они были из всего студенческого сообщества Челябинска — политехники, медики, филологи, педагоги и пр.
На «Макушке» Игорем было написано много стихов, мы подключали его
в составы студенческих агитбригад как читающего поэта-автора, и он даже писал на заказ для таких выступлений. Так, например, появилось стихотворение «Давайте не будем молчать на вопросы…».
Читал Игорь прекрасно, это было что-то среднее между пением, воем
и радостным криком.
Я бы сравнил его чтение с чтением Леонида Губанова.
Игорь настолько прижился на «Макушке», что даже с общего одобрения расписал ее стены своими картинами, а я обвел его контур в полный рост на стене в коридорчике, ведущем в маленькую комнату, и мы вместе закрасили его одним тоном. Помню это очень зримо.

II. «МАКУШКА»

Игорь Салчак и Юрий Бендитович, Челябинск, 1982

Еще Игорь очень любил полынь. Растирал в руках, нюхал. Засушивал, развешивал дома кустики. Делал настойку из полыни. Один раз дал попробовать. Это что-то ужасное, сразу побежала выплевывать. Кроме полыни Игорю нравился запах опавших прелых тополиных листьев — запах осени.

Как-то я сказала, что люблю шататься по городу, по улицам.
Вскоре он мне стих подарил:

Рисунок Игоря

Два раза он в психушке лежал. Один раз после прыжка с моста. Когда прыгал, тетрадь со стихами держал в зубах. Его сначала в обычную больницу увезли с переохлаждением, потом оттуда в психушку. Рассказывал, как зубы не разжать пытался, плыл и думал: или жизнь,
или стихи. Это еще до нашего знакомства было.

В другой раз с дачи увезли — таблеток своих наглотался. Отец его приехал, увидел, в каком он состоянии. Потом Игорь объяснял, что голоса преследовали, «гонки» в голове были, казалось, что все в заговоре против него. Я ему говорила, что, мол, ты так уверен, что только вокруг тебя мир вертится? Но именно так он и чувствовал, как в этих его строчках:

я — вселенной всей арена
я — монада антимира

Его там побрили, приехал с коротким ежиком на голове и без бороды — совсем другой человек, хрупкий и беззащитный.

Вот запомнилась одна прогулка по парку в Кызыле. Парк у нас большой, немного запущенный. Много деревьев, кустарников, черемухи. С одной стороны Енисей. Парк весь в протоках, в мостиках. Осенью парк особенно красив, золотые листья на фоне синего неба. Яркий, солнечный желтый день. Красиво — описать невозможно! Запомнились фразы Игоря:
«мы две субстанции, блуждающие в пространстве», «мы два насекомых, застывших в янтаре».

Еще он фигурки резал из камня, очень изящные, типа нэцкэ. Мне подарил две: верблюда и «Кубическое одиночество» — несколько листиков вверх, маленькая, сантиметров не больше пяти.

После того как дачу продали, Игорь продолжал уходить в степь. Ходил один. Кричал там. Возвращение домой было радостным и прекрасным.
Рассказывал, как путешествовал в дальние районы Тувы. Однажды поехал на озеро, пытался сделать себе шалаш из камышей. Подъехали тувинцы
на лошадях, отобрали нож, которым он камыши срезал. Пришлось вернуться. Всадники в степи — это очень страшно! Могут плеткой отстегать, могут отобрать что-нибудь, а потом убить, боясь наказания.
Сам себя не мог отнести ни к русским, ни к тувинцам. Иногда гордился, что в нем течет дикая тувинская кровь.

После травмы, когда уже на костылях был, очень страдал, что не может
в степь уходить. Сделал себе некий сосуд, в который мог орать. Сосуд чем-то обмотал, чтоб соседям не мешать. Первое время хотел уморить себя голодом, ужасно похудел. Год не пил. Потом опять начал. На костылях года два прожил. Очень страдал, искал поддержки: «За что мне это?» Вспоминал, скольким людям причинил страдания, сожалел об этом очень.
Я в это время уже жила в другом городе, дальнейшее наше общение продолжалось только по телефону. Часто звонили друг другу, подолгу разговаривали, строили планы на лето. Думали, на солнышке пожаримся, залечим раны. И это вселяло надежду, что все еще может быть хорошо.
Игорь страдал от неподвижности, от заточения в замкнутом пространстве, ему хотелось простора и солнца.

Один раз попытались поехать на озеро Сватиково (Дус-Холь).
Озеро само по себе красивое, но там еще и возникает ощущение трансцендентальности. Игорь рассчитывал пробыть там несколько дней, даже взял с собой кошку. Но поездка не состоялась, машина сломалась
по дороге, пришлось вернуться. Иногда думали взять такси и уехать
на берег Енисея, подальше от людей. В Кызыле сделали новую плотину, Игорю трудно было бы на костылях подойти к воде. Хотела попросить для него инвалидную коляску на время у друзей, но он не согласился.
Слишком театрально бы выглядело. Стеснялся. В общем, везде безнадега. Да и кличка у него по жизни была — «Бедняга».

Рассказывал о том, как его мама с папой познакомились, вспоминал истории из детства. Как дедушка (мамин папа) приезжал, занимался с ним.
Про кошек рассказывал, их три было. Спать не давали. Но отвлекали его
от страданий. Кошек сильно любил и беспокоился за них.

А вот то, что я переписала из его тетради:

— Теперь видно, как искусно Мастер сцепил события, мысли, имена…
Как ровно получились у него круги, двигаясь по которым пребывал путник в иллюзии полной случайности происходящего.

— Со временем жизнь становится видна во всей тщательно продуманной гармонии, которая существовала уже до того, как ты появился на свет.

— Ну что ж. Благодарю, Господь, за кажимость самостоятельного шага.
Спаси и Сохрани.

Фотографии Игоря

Рисунок, подаренный Жанне
Игорем, изображающий их прогулки

Стихотворение, подаренное Жанне Игорем

Верблюд, камень агальматолит

С Наилем Рамазановым (моим мужем) и Степаном Забродиным*
Игорь дружить начал еще в 1978 году. Что связывало Наиля, Степку
и Игоря? Они все были талантливы и любопытны. Много читали, смотрели, думали. Жило в них некое творческое начало. Желание творить, что-то понимать, много общаться и чудить. И выпивать.

«Наиливай-ка по Степочке, да с Салчичком», — такая у них присказка была. Был в их выпивающей компании еще Женя Ондар, взрослый, тоже ищущий, умный и интересный. Женя и Степа садились и самые сложные кроссворды на раз-два-три разгадывали.

Заместитель директора медиахолдинга «Тывамедиагрупп», вдова Наиля Рамазанова, друга Игоря Салчака

ТАТЬЯНА РАМАЗАНОВА

I. ЗНАКОМСТВО

Пояснения (в порядке появления в тексте):
Юрка — Юрий Бендитович, в настоящее время живет в Израиле.
Паша — Павел Жуков, в то время президент клуба самодеятельной песни ЧПИ и руководитель агитбригады, жил все время в Челябинске.
ЧПИ — Челябинский политехнический институт.
АП — авторская песня.
ВИА — вокально-инструментальный ансамбль.

Наиль вскоре уехал обратно в Кызыл, а Игорь поселился на «Макушке» — так неформально называлось помещение КСП ЧПИ, которое располагалось на последнем, 12м, этаже студенческого общежития. На «Макушке» было две комнаты — главная, большая с огромным окном в пол, во всю стену. Вторая комната была совсем маленькая, и в ней стоял топчан для постояльцев.
Игорь очень быстро стал притягивающей силой для посетителей «Макушки», а они были из всего студенческого сообщества Челябинска — политехники, медики, филологи, педагоги и пр.
На «Макушке» Игорем было написано много стихов, мы подключали его
в составы студенческих агитбригад как читающего поэта-автора, и он даже писал на заказ для таких выступлений. Так, например, появилось стихотворение «Давайте не будем молчать на вопросы…».
Читал Игорь прекрасно, это было что-то среднее между пением, воем
и радостным криком.
Я бы сравнил его чтение с чтением Леонида Губанова.
Игорь настолько прижился на «Макушке», что даже с общего одобрения расписал ее стены своими картинами, а я обвел его контур в полный рост на стене в коридорчике, ведущем в маленькую комнату, и мы вместе закрасили его одним тоном. Помню это очень зримо.

II. «МАКУШКА»

Игорь Салчак и Юрий Бендитович, Челябинск, 1982

Игорь очень любил ходить пешком. Уходил из Кызыла в степь и бродил сутками. В основном летом. Но однажды зимою, вероятно в году 1987-м, отправился пешком в село Хут Пий-Хемского района, от Кызыла
152 километра. И кажется, что он пошел с Наилем. Не помню. Было холодно. Разжигали костер. Когда кончилась бумага, он разжег костер своим паспортом. После возвращения вырезал из агальматолита фигурку лежащего человека — на коленях, лицом вниз. И подписал на обратной стороне: «Я, который не замерз».

Игорь. Кызыл, 1985 год

Наиль Рамазанов, Степан Забродин и Валерий Козлов,
1979 год

Был такой случай, в кинотеатре я и Наиль смотрели фильм «Пролетая над гнездом кукушки». И в зале тоже был Игорь. Когда фильм окончился, Игорь пошел между рядов и упал. Не знаю, что это с ним было. Там
же фильм про психушку и свободу.

Степа погиб 6 октября 2001 года. Когда мы, с еще живым Наилем, рассказали аккуратно Игорю про гибель Степы (не знали, как
он отреагирует), Игорь встал и молча ушел. Очень переживал.

А через три месяца, 27 декабря 2001 года, погиб Наиль. После смерти Наиля мы с Игорем долгое время практически не общались.

А в 2016 году, когда я работала главным редактором газеты
«Плюс Информ», Игорь стал на работу ко мне заходить. Вся редакция хотела с ним сфотографироваться. И прохожие в парке тоже.

В парке Кызыла, 2016 год

С Игорем часто хотели
сфотографироваться прохожие

Иногда мы вместе в парке гуляли. Мне удалось его разговорить. До этого
и другие журналисты пытались, но ничего не получалось: говорить не хотел и сниматься отказывался. Он много рассказывал мне про экспедицию. Мне стало любопытно, захотелось написать об этом статью. Когда статья была опубликована, Игорь ее не захотел читать. Сказал: «Вообще не понимаю, что можно про меня писать». Ему была по барабану эта статья.

«Знакомьтесь — Игорь Салчак, как пел рок-музыкант Константин Никольский — «мой друг художник и поэт». Таковым Игорь и является всю свою жизнь. Рисует, поет, пишет стихи. И является моим другом. Если
вы наберете в интернете — «Игорь Салчак», то обязательно наткнетесь
на странички с его песнями, стихами или картинами. Те, кто знает его
в Кызыле понаслышке, скорее всего скажут — «местный чудак». А в Москве друзья издают сборники его стихов, записывают песни на слова И. Салчака, занимаются его сайтом.

Спросите, а причем здесь песни, стихи и археологические раскопки? Причем, и даже очень причем. Скажем так, достаточно часто на раскопки попадали люди неординарные, талантливые, лидеры. Пусть они были еще пацанами, пятиклашками и ни о каком своем таланте или лидерстве еще
не знали, но в каждом из них уже звенела струна. Министр обороны России Сергей Шойгу, пожалуй, один из ярких примеров. Шойгу провел
в экспедиции СТЭАН не один сезон, неудивительно, что и сегодня
он неравнодушен к археологическим работам, проводимым в связи
со строительством железной дороги Курагино — Кызыл.»

Фотография, подаренная Татьяне Игорем:
инсталляция с розой и костями животного

Стихотворение Игоря Салчака к моему дню рождения

***

Примечания

* Степан Забродин — сын И. С. Забродина, актера и главного режиссера Тувинского театра (1956), и М. А. Рамазановой, заслуженной артистки Тувинской АССР, которая была еще и литератором, переводила произведения тувинских авторов на русский язык, писала сказки, читала лекции о людях театра, о его истории, о творчестве русских и тувинских поэтов
и писателей. Степан — двоюродный брат Наилю по материнской линии.

** Грач Александр Данилович (5 июля 1928 — 7 марта 1981) — русский советский археолог, кандидат исторических наук, крупнейший специалист
по археологии древних и раннесредневековых кочевников Центральной Азии, автор более ста научных публикаций по этой теме. Более четверти века руководил археологическими исследованиями в Туве.
Основной труд: монография «Древние кочевники в центре Азии».

«Я, который не замерз», камень агальматолит

Сентябрь. Какао и воздух.
Жизнь-тайна, скользящая осень…
Царевна.
Все ясно и просто
А сложности между прочим
Банальный, как манная каша,
В кроссовках и джинсах шагаешь.
Что дальше, придурок, что дальше
И хочется знать — и не знаешь
Открой свое прошлое настежь!
Неслышной осеннею властью распахнуты окна и двери
И хочется верить, и верить
А завтра никак не наступит
А, значит, чего нам бояться!
Давай навестим наших давних
С охапкой сентябрьских листьев
Полюбим и близких, и дальних
И тонкой индийскою кистью
Опять нарисуем свой праздник
В чем юмор, легко догадаться…

1980. Лето, предположительно август. Кызыл.

Мы втроем, Юрка, Паша и я, будучи студентами последних курсов ЧПИ, сидим в ресторане одноименной гостиницы, проедая и пропивая оставшиеся деньги из суточных, положенных для участников агитбригады от имени ЦК ВЛКСМ (была такая возможность в те годы, которая позволяла поездить по стране и в каком-то смысле реализоваться
в творческом плане).

Музыканты играют стандартный набор для ВИА того времени, а мы трое
в то время представляли АП, или как ее в то время называли — самодеятельная песня. Мы переглянулись, перемолвились между собой,
и я пошел к музыкантам попросить сыграть их что-нибудь свое.
После небольшой оценивающей паузы музыканты согласились, и тут нас троих вставило.

В результате мы уже все втроем отправились узнавать авторов прозвучавших композиций, интересуясь главным образом текстами.
Так мы впервые услышали это имя — Игорь Салчак.

На следующий день Игорь сидел уже в нашем номере, читал свои тексты, сидя на полу у стены, а мы записывали его на бобинный магнитофон.
У меня несмываемая картинка перед глазами — Юрка с взлохмаченными волосами и кусающий свой кулак.

Разговорились, обменялись адресами, договорились о связи, писали друг другу письма, и спустя некоторое время Игорь появился в Челябинске
в компании со своим другом Наилем Рамазановым — они добрались
из Тывы до Челябинска автостопом.

Музыкант, автор песен, театральный композитор и саунд-дизайнер, художественный руководитель мультиформатных фестивалей,
звукорежиссер, в настоящее время живет в Чехии (Прага)

Пояснения (в порядке появления в тексте):
Юрка — Юрий Бендитович, в настоящее время живет в Израиле.
Паша — Павел Жуков, в то время президент клуба самодеятельной песни ЧПИ и руководитель агитбригады, жил все время в Челябинске.
ЧПИ — Челябинский политехнический институт.
АП — авторская песня.
ВИА — вокально-инструментальный ансамбль.

Наиль вскоре уехал обратно в Кызыл, а Игорь поселился на «Макушке» — так неформально называлось помещение КСП ЧПИ, которое располагалось на последнем, 12м, этаже студенческого общежития. На «Макушке» было две комнаты — главная, большая с огромным окном в пол, во всю стену. Вторая комната была совсем маленькая, и в ней стоял топчан для постояльцев.
Игорь очень быстро стал притягивающей силой для посетителей «Макушки», а они были из всего студенческого сообщества Челябинска — политехники, медики, филологи, педагоги и пр.
На «Макушке» Игорем было написано много стихов, мы подключали его
в составы студенческих агитбригад как читающего поэта-автора, и он даже писал на заказ для таких выступлений. Так, например, появилось стихотворение «Давайте не будем молчать на вопросы…».
Читал Игорь прекрасно, это было что-то среднее между пением, воем
и радостным криком.
Я бы сравнил его чтение с чтением Леонида Губанова.
Игорь настолько прижился на «Макушке», что даже с общего одобрения расписал ее стены своими картинами, а я обвел его контур в полный рост на стене в коридорчике, ведущем в маленькую комнату, и мы вместе закрасили его одним тоном. Помню это очень зримо.

II. «МАКУШКА»

Игорь Салчак и Юрий Бендитович, Челябинск, 1982

Игорь Салчак и Юрий Бендитович, Челябинск, 1982

НИКОЛАЙ ЯКИМОВ

Наиль вскоре уехал обратно в Кызыл, а Игорь поселился на «Макушке» — так неформально называлось помещение КСП ЧПИ, которое располагалось на последнем, 12м, этаже студенческого общежития. На «Макушке» было две комнаты — главная, большая с огромным окном в пол, во всю стену. Вторая комната была совсем маленькая, и в ней стоял топчан для постояльцев.

Игорь очень быстро стал притягивающей силой для посетителей «Макушки», а они были из всего студенческого сообщества Челябинска — политехники, медики, филологи, педагоги и пр.

На «Макушке» Игорем было написано много стихов, мы подключали его
в составы студенческих агитбригад как читающего поэта-автора, и он даже писал на заказ для таких выступлений. Так, например, появилось стихотворение «Давайте не будем молчать на вопросы…».

Читал Игорь прекрасно, это было что-то среднее между пением, воем
и радостным криком.

Я бы сравнил его чтение с чтением Леонида Губанова.

Игорь настолько прижился на «Макушке», что даже с общего одобрения расписал ее стены своими картинами, а я обвел его контур в полный рост на стене в коридорчике, ведущем в маленькую комнату, и мы вместе закрасили его одним тоном. Помню это очень зримо.

Пояснения (в порядке появления в тексте):

Юрка — Юрий Бендитович, в настоящее время живет в Израиле.
Паша — Павел Жуков, в то время президент клуба самодеятельной песни ЧПИ и руководитель агитбригады, жил все время в Челябинске.
ЧПИ — Челябинский политехнический институт.
АП — авторская песня.
ВИА — вокально-инструментальный ансамбль.

Возвращение к желтому
(А. Деревягин, Н. Якимов, альбом Session)
http://bard.ru.com/php/disk.php?disk=251

Возвращение к желтому
(А. Деревягин, Н. Якимов, альбом Session)
http://bard.ru.com/php/disk.php?disk=251

Возвращение к желтому
(А. Деревягин, Н. Якимов, альбом Session)
http://bard.ru.com/php/disk.php?disk=251

Во время паводка
(Н. Якимов, альбом «Z [зэт]»)
http://bard.ru.com/php/search_song.php?name=6454

Желтая жена
(Н. Якимов, альбом «Романсы и вальсы любви и смерти (памяти Алексея Богатенкова)»)
http://bard.ru.com/php/search_song.php?name=29354

Вавилон
(Ю. Михеева, Н. Якимов, А. Деревягин,
Гр. «На четыре стороны!», музыка Н. Якимова)
http://bard.ru.com/php/search_song.php?name=19642

Сентиментальное танго
(Н. Якимов, Е. Логвинов, альбом CLOWNS, BEARS, BUTTERFLIES, SHIPS… («Клоуны, медведи, бабочки, кораблики…»))
https://yakimovfamily.bandcamp.com/track/tango-sentimental

Живет такой человечек
(Н. Якимов, альбом «Клоуны, медведи, бабочки, кораблики…»)
https://yakimovfamily.bandcamp.com/track/petka-such-a-little-man-lives

Ragtime
(Н. Якимов, альбом Unreleased #1)
https://yakimovfamily.bandcamp.com/track/ragtime

Нам в бою нетрудно было умереть…
(Н. Якимов, альбом Unreleased #1)
https://yakimovfamily.bandcamp.com/track/it-was-not-difficult-for-us-to-die-in-battle

Деревушка в лесу
(Н. Якимов, альбом «Романсы и вальсы любви и смерти (памяти Алексея Богатенкова)»)
http://bard.ru.com/php/search_song.php?name=9215

Ночка
(Н. Якимов, альбом «Ахвелоу»)
http://bard.ru.com/php/search_song.php?name=22143

Живет такой человечек
(Н. Якимов, альбом «Ахвелоу»)
http://bard.ru.com/php/disk.php?disk=1401

Я друга встретил
(Н. Якимов, альбом Unreleased #1)
https://yakimovfamily.bandcamp.com/album/nikolay-yakimov-unreleased-1?fbclid=IwAR3xrDyM8ZVIn9F6gp9wYzvT-dhWt_fyrAZkgYVActiFrBNUigkAdRRJW08

Лодка моя
(Н. Якимов, альбом Unreleased #1)
https://yakimovfamily.bandcamp.com/track/my-boat

Попытка написания Ленинградского романса,
или Неудавшийся романс
(Н. Якимов, альбом «Радио АЛА 30.01.92»)
http://bard.ru.com/php/search_song.php?name=8889

(Продолжение следует.)

ДИСКОГРАФИЯ НИКОЛАЯ ЯКИМОВА

1. Апокрифическая надстройка («Мой дом — сентябрь…»). 1981
2. Ночка («Отчего бы нам с тобой не улететь…»). 1984
3. Летнее воспоминанье («Зимы той туземец, тузимец…»). 1984
4. Желтая жена. 1984
5. Нам в бою нетрудно было умереть… 1984
6. Лодка моя. 1987
7. Человечек. 1988
8. Во спасение — крест. 1986
9. Мы — две собаки на задних лапах… 1990
10. Танцы у моря («Спляшем у моря под солнцем горячим…»). 1989
11. Кажется, мы попрощались… 1984
12. Интерпретация («И паромщик не пьян, и речушка узка…»). 1988
13. Измена. 1988
14. Сентиментальное танго. 1989
15. Психи. 1989
16. Ну, положим, Шухов я… 1986
17. Печальная история. 1996
18. Попытка написания Ленинградского романса, или Неудавшийся романс. 1989
19. Рэгтайм. 1981
20. Ни к чему выяснять отношенья… (Вавилон). 1994
21. Я друга встретил. 1987
22. Баллада № 1 («Ты, наконец, Господь, им обрубил хвосты…»). 1988
23. Колдун. 1983
24. Маленький принц. 1981
25. Во время паводка. 1993
26. Куликовская битва («Ангелы чумазые вороньем кружились…»). 1984
27. Я вышел плакать Миру мир… 2014

Песни Н. Якимова на стихи И. Салчака

В Кызыле я оказался в начале восьмидесятых по распределению после ГМПИ им. Гнесиных. Прожил там шесть лет. Создал там Ансамбль фольклорной музыки при Отделе культуры горисполкома. Сначала жил
в том же здании, где располагалось Хоровое общество, рядом
с Филармонией. Это была просто деревянная избушка, но зал в ней имелся.
Потом мне квартиру выделили. Работал в разных местах, был хормейстером в Национальном музыкальном драмтеатре, работал там
и с русской группой, и с Тувинской. С тувинцами «Евгения Онегина» ставили. Музыку писал к пьесе В. И. Белова «Над светлой водой». В конторе при КГБ пару раз мероприятия устраивали, Баха играли.

С Игорем мы познакомились через Наиля Рамазанова, его друга. Он меня
к нему в дом и привел. Выпивали. Игорь читал, читал. Тогда я понял:
Игорь — удивительный человек. Тонкий, никогда не нарушал чужого пространства. Помню, когда я в Хоровом обществе жил, концерты там устраивал. К Игорю тогда друг приехал из Челябинска — Саша Деревягин.
Он пел, Салчак стихи читал. Помню, один раз они с Енисея вернулись, рассказывали, что летающие тарелки видели или инопланетян. Часто
и у Игоря дома посиделки бывали. Игорь бардами увлекался, у него много было каэспэшной музыки, а все тогда в основном Гребенщикова слушали. И достойные зарубежные группы часто звучали фоном: Nazareth, Джон Маклафлин и другие.

Как-то приехал в Кызыл Дима Покровский со своим ансамблем. Дима
меня спросил, есть ли тут кто интересный из местных. «Есть, — говорю. — Салчак». И вот вскоре после концерта мы к нему домой завалились вместе с исполнителями. Базарили о чем-то, и Ира Бразговка* как-то недипломатично высказалась, уже не помню, о чем речь шла. Тут в этот
же момент кто-то окно разбил этажом ниже. И Салчак говорит ей:
«Ну зачем же ты так!» — это я запомнил. Вот так он мир воспринимал,
все взаимосвязано у него было.

Как-то ко мне приехали из Москвы Тимур Муртузаев (первый бас-гитарист группы «Браво» с Жанной Агузаровой) и Саша Слизунов (создатель
и руководитель группы «Цветы»). Хотели посмотреть, как живут староверы в верховье Енисея. К нам присоединились Салчак и еще несколько ребят. Сначала на машине проехали километров тридцать, потом пошли по левому берегу в сторону Монголии. И вот уже когда начало темнеть, вдруг один из них говорит: «Все, я отсюда никуда не пойду!» Я не понял, в чем дело. Берет сковородку и начинает чего-то там набирать. Оказалось, вышли на поляну, полную всякой там «травки». Пришлось оставаться
на ночлег. Видели какой-то загадочный летающий объект в небе. Разожгли костер. Видели какой-то загадочный летающий объект в небе. Курили. Начались какие-то философские разговоры. Игорь цапанулся с кем-то
в споре, вспылил, вскочил и бросился бежать в сторону Енисея, за ним вдогонку двое побежали. Вернулись, говорят: «Салчак с утеса прыгнул непонятно куда». В темноте не видно ничего. Утром начали искать, мог
о камни разбиться. Не нашли. Вернулись в город, пошли к нему домой,
а он как ни в чем не бывало — дома, отдыхает, у него все хорошо! Оказывается, плыл сначала сколько мог, потом пешком до дома дошел. Маугли, человек природы…

Еще в горы ходил, искал камень тувинский агальматолит. Из него
резал что-то типа нэцкэ, но на свой манер. Симпатично получалось.
Потом, в 1986-м, я в Москву уезжал. Салчак пришел попрощаться
и подарил вырезанного из камня кузнечика. Прокомментировал так:
вот тебе подарок, но помни, что он сделан с мертвого кузнеца. Чтоб скульптурку сделать, пришлось убить живое существо, помни об этом.
Сам он переживал и не забывал. После этих слов я этого кузнеца в Москву не взял, там оставил…

Учился в ГМПИ им. Гнесиных, хормейстер-регент, педагог

АЛЕКСАНДР ГАПУРОВ

Примечание

* Ирина Бразговка — советская и российская актриса театра и кино, окончила актерский факультет ВГИКа (мастерская Сергея Бондарчука
и Ирины Скобцевой). После этого двадцать лет выступала в ансамбле Дмитрия Покровского.

Я вел художественный кружок в той школе, где учился Игорь.
Он на занятиях кружка появлялся редко, может, пять-шесть раз. На этом его «ученичество» у меня закончилось. Хотя потом был процесс обсуждения работ. Но вряд ли это можно назвать отношениями учителя
и ученика. Позже, вернувшись из Москвы, Салчак попал в нашу компанию уже как поэт. Где-то сидели пьянствовали, Салчак читал стихи: кто-то слушал, кто-то нет. Я пришел в такой восторг, подбежал и поднял его!
Очень хвалил. С этого момента началась наша дружба. Салчак дарил мне много своих маленьких работ акварелью. Графика у Игоря интересная,
но по цвету всё однотипно. Делал и тут же дарил. А читал как!
Талантливый, что говорить!

Но вот что по-настоящему меня потрясало, это его маленькие скульптурки из камня. Резал он их виртуозно и в своем стиле. Изумительные!
Я бы так не смог! Много резал, штук пятьдесят точно было, и всё сразу раздаривал. Фотографировать не получалось, техника тогда слабая была.

С 2007 по 2012 год я жил в Китае — в Международный институт культуры поступил в Харбине. В 56 лет студентом стал. И когда я уехал в Китай,
то взял с собой его работы, которые он мне подарил. Там в Харбине сделал свою персональную выставку, где был и зал с работами Игоря. Мои работы стоили дорого, продавались плохо. Салчаковские — совсем копейки,
их покупали. Потом в Пекине была еще одна выставка, картинки Игоря были разложены и подписаны, несколько из них я продал.

Салчак — гений, конечно, интеллектуал и невероятной широты души человек: всё раздаривал, ничего себе не оставлял. Но, как и многие гении,
в то же время он нередко проявлял себя как полное дерьмо: эгоист, эгоцентрист, делал всегда что хотел, не считаясь с другими.

И с каким бы удовольствием я сейчас набил бы ему рожу! Причина
первая — безбожно пил. Не ценил свою жизнь. Многие из моих друзей умерли от алкоголизма. И некоторым из них я бил за это морду.
Не помогло. Вторая причина — прыжок с моста в Енисей во время ледохода.

Эстонец Энне Ветемаа написал роман «Монумент», в котором описал жизнь художника во время советского упадка. Надо почитать.
Нельзя отделять фигурку-фитюльку Игоря от контекста истории.
Хотя, конечно, гений был. Но хитрый очень! Язык — как метла.
Спорили, бывало, с ним. Игорь о политике говорить боялся, сломленным из психушки вышел. А как раньше Маяковского читал! Мне говорил:
«Ты же советский!» А какой я советский? Время было такое, куда денешься? Скупой огрызок истории СССР. Крушение системы. Ни одна империя благополучно свой путь не заканчивала. В Туве тяжелые времена были в восьмидесятых, русских восхвалять было принято. Я картину тогда написал «Всадники Чингиз Хана», ее худсовет не принял, один мне говорит тогда, после совета: «Татары нас четыреста лет *бали! Ты, Санёк, что-то
не то стал рисовать». Такие неприятности потом были, вспоминать не хочу!

Родился в Кызыле, мать — Левертовская Т. Е., заслуженный художник республики Тува. Учился в Художественном училище Кызыла, потом
в питерском институте В. Мухиной. Работал художником-постановщиком
в Республиканском музыкально-драматическом театре в Кызыле, оформлял книги, работал журналистом, учился в Китае в Хейлузянском международном университете культуры. Участник международных выставок.
Живет под Питером.

АЛЕКСАНДР ФЕОКТИСТОВ

Игорь приехал в Москву в 1982 году. Как-то с гостями его занесло
к нам домой.

Наш московский круг в основном составляли люди, уже рожденные
во внутренней эмиграции. Старшее поколение слушало Галича, Окуджаву, а нас накрыло волной неофициальной авторской песни: Владимир Бережков, Виктор Луферов, Вера Матвеева, Вероника Долина, Петр Старчик. Слушали их на кассетах или на квартирниках. Я выросла в семье художников, под девизом «человек для искусства», в толпе представителей того самого искусства. С детства мне хотелось, чтоб искусство было для человека, а не наоборот. Но не судьба. Так и оставалась в окружении незаурядных творческих личностей. Когда Игорь попал к нам, он сразу влился в такую вот среду. Моя мама Жанна Оглы и ее муж Стас Исаев сразу оценили поэтический дар Игоря. У них дома собирался народ, много беседовали о литературе, поэзии, живописи. Игорь читал стихи, обдумывал услышанное, и некоторые люди из этого круга становились его внутренними собеседниками на долгие годы. Жанна и Стас были одними из таких точно.

ПЕРЕПИСКА ТАМАРЫ ЛАВРЕНТЬЕВОЙ
С ЕВГЕНИЕМ ЕРОХИНЫМ (ЛЕТО 2021)

Пояснения (в порядке появления в тексте):
Юрка — Юрий Бендитович, в настоящее время живет в Израиле.
Паша — Павел Жуков, в то время президент клуба самодеятельной песни ЧПИ и руководитель агитбригады, жил все время в Челябинске.
ЧПИ — Челябинский политехнический институт.
АП — авторская песня.
ВИА — вокально-инструментальный ансамбль.

Наиль вскоре уехал обратно в Кызыл, а Игорь поселился на «Макушке» — так неформально называлось помещение КСП ЧПИ, которое располагалось на последнем, 12м, этаже студенческого общежития. На «Макушке» было две комнаты — главная, большая с огромным окном в пол, во всю стену. Вторая комната была совсем маленькая, и в ней стоял топчан для постояльцев.
Игорь очень быстро стал притягивающей силой для посетителей «Макушки», а они были из всего студенческого сообщества Челябинска — политехники, медики, филологи, педагоги и пр.
На «Макушке» Игорем было написано много стихов, мы подключали его
в составы студенческих агитбригад как читающего поэта-автора, и он даже писал на заказ для таких выступлений. Так, например, появилось стихотворение «Давайте не будем молчать на вопросы…».
Читал Игорь прекрасно, это было что-то среднее между пением, воем
и радостным криком.
Я бы сравнил его чтение с чтением Леонида Губанова.
Игорь настолько прижился на «Макушке», что даже с общего одобрения расписал ее стены своими картинами, а я обвел его контур в полный рост на стене в коридорчике, ведущем в маленькую комнату, и мы вместе закрасили его одним тоном. Помню это очень зримо.

II. «МАКУШКА»

Игорь Салчак и Юрий Бендитович, Челябинск, 1982

Появление Игоря в Москве, наверное, можно назвать его личным «аттракционом», приезд в никуда, в полную неизвестность, без денег
и жилья. А чтение стихов — выступлением жонглера, где вместо мячиков подбрасывались слова, мысли и происходящие события.

Наверное, некоторые бы назвали его поведение эпатажным. Но это было
не так. Он не стремился быть в центре внимания, но почему-то тут же
в нем оказывался. Чем это вызвано, я не знаю. Может быть, отчаянием.
У Игоря было с собой трогательное письмо (или открытка)
от Вознесенского, которому он присылал стихи. В Москве он начал знакомиться с поэтами и бардами. Ходил в гости к Леониду Губанову, встречу с которым ценил всю жизнь. Разговаривал по телефону
с Михаилом Анчаровым. Бывал у спелеолога Сергея Гусакова
по прозвищу Командор, там у Игоря был его квартирник.

С благодарностью упоминал Римму Куперман, в квартире которой иногда жил.

Часто застревал у нас на несколько дней, потом куда-нибудь исчезал.
На даче нашей прожил неделю. Потом еще пару раз туда приезжал.

Жанна и Стас, Москва, начало 1980-х

До этого мне не приходилось встречать человека, столь повернутого
на своей национальности. На даче Игорь почти не выходил из дома, потому что не мог «с такой нерусской рожей ходить по русской деревне». Находясь в Туве, испытывал стыд перед тувинцами, что не умеет разговаривать
на их языке. То, что Тува — это другая планета, тогда я еще не знала. Понятия не имела ни о каких национальных конфликтах, в своей жизни
с таким никогда не сталкивалась. А он вырос в такой среде,
где принадлежность к определенной национальности была решающей.

На нашей даче в то время жил еще один гость из Алматы,
художник Миша Чуприянов.

Они подружились. Миша был нерусский (мать китаянка, отец еврей) — почему-то для Игоря это было важно. Под его воздействием Игорь начал рисовать картины красками на большом формате. Миша обладал какими-то сверхспособностями, например умел проходить в метро бесплатно, просто как-то по-особому смотря в глаза контролерше, и Игоря проводил. «А этот со мной», — говорил. Миша ходил в милицейской серой шинели,
в черной шляпе и рваных кедах.

Помню, ходили втроем на этюды на Введенское кладбище. Рисовать рядом с Мишей не получалось, мы просто стояли и смотрели, как на кривом куске картона появляется скрупулезный эшеровский чертеж гробницы, потом экспрессивно ложатся краски. Кладбище — другой мир в центре Москвы. Миша в белой рубашке с этюдником, отрешенный от всего происходящего, прищуренный взгляд… Как-то надолго запомнилось.

Через несколько лет Миша с собой покончил в Алмате. Ему было 24 тогда всего года.

Игорь стих ему посвятил: «Омывали город волны…». Уже не помню, когда
и как ко мне попала перепечатка стихов Игоря, которую сделал неизвестный мне Ефим Правдин из Питера. Я ее отксерила и отправила Игорю. Он был невероятно благодарен за это, спрашивал, кто этот человек, просил ему спасибо передать. Сам он большую часть своих тетрадей раздаривал, у него никакого архива не было. А перепечатку эту он хранил.

Конечно, если бы Игорь остался в Москве, у него бы была совсем другая поэтическая судьба.

В начале двухтысячных ко мне приехала Наташа Петен, побывавшая
у Игоря в гостях в Кызыле. К тому времени Игорь начал переделывать свои стихи в песни, причем перемешивая старые и новые. Мне этот фарш совсем не нравился, и тогда у нас с Наташей появилась идея сделать маленький сборник. Сделали и издали в Минске благодаря Диме Строцеву.

Важно отметить еще и то, что примерно в это же время Игорь перешел
на «свою» орфографию: писал без знаков препинания и все с маленькой буквы, кроме слова Бог, вместо точек и запятых использовал «двоеточие»
(а не привычное для всех троеточие) как ритмическую отбивку.

Через некоторое время после этого друг Игоря Миша Хорев при помощи Леши, брата Игоря, издал небольшим тиражом диск со стихами Игоря,
с записями квартирника в доме у Жанны и Стаса.

У разрушенной церкви в деревне Спас-Темня, Московская область, 1982

Диск издан студией «Остров», 2003

После 1982 года мы с Игорем не виделись, по телефону общались редко,
раз в несколько лет. Иногда я присылала ему краски, кисти, книги, кассеты, диски. А он мне тетради с картинками, рассказами и стихами.

А в последний год его жизни мы очень часто и подолгу общались
по телефону. Игорь читал не только свои стихи, но и Тарковского, Слуцкого, Самойлова, пел какие-то настоящие тюремные песни.

И много говорил со мной о смерти. Он понимал, что все уже очень близко. Мы обсуждали его идею умереть в степи. Вообще, он был человеком степи, сливался с ней. Это была его стихия — там свой мир, другие законы, как космос или океан. Любил повторять приписываемую Хлебникову фразу: «Степь отпоет»*.


О смерти Игоря в газете «Тува-Онлайн» появилась небольшая заметка
и комментарий под ней:

«В его присутствии реальность приобретала новые измерения. Он ходил
по таким вершинам Духа, куда мы только изредка заглядываем. Молюсь и плачу о нем, и воздух сверкает золотыми искрами — так было в его присутствии, когда он читал стихи или пел. Если бы я не знал Игоря лично, я бы не знал,
как выглядят гении. Мы дружили более чем 40 лет, вели совместные проекты,
я передавал его стихи Б. Гребенщикову и восторженные отзывы обратно. «Земля моя — грецкий орешек», — написал Игорь. Какой же большой Дух жил
в нем, если видел Землю такой маленькой!!!»

Евгений Е.


Я сразу поняла, что некий «Евгений Е.» — это тот самый Женя Ерохин**,
о котором много хорошего слышала от Игоря. Решила его разыскать
и нашла.

«Мы в жизни прошли по одному и тому же мосту под названием Салчак», — сказал он при первом нашем телефонном разговоре. Поразительная точность! Знаю нескольких людей, которые говорили, что в их жизни был «салчаковский период». Один из знакомых даже ввел такой термин «салчак миокарда». Им, действительно, переболели многие. Но «мост», пожалуй, самое точное сравнение.

Вот отрывки из нашей с Женей переписки:

Тамара Лаврентьева — до 2020 года художественный руководитель
«Особой керамики», мастерской, где работают люди с ментальными особенностями. В начале 1980-х не работала, ухаживала за ребенком.

Евгений Ерохин известен как один из активных пропагандистов
и распространителей западной и российской рок-музыки в сибирском регионе. Автор песен, текстов, статей и публикаций о современной музыке. Организатор первых диско-клубов сибирского региона, звукорежиссер
и продюсер, автор музыки к спектаклям к балетам и шоу-программам тувинского театра и тувинской филармонии. Впоследствии занимался бизнесом. Имел свою студию звукозаписи, где записал три диска песен Игоря Салчака.

Мне интересно наше общение как продолжение появления всяких «мистических» точек на карте жизни. К тому же о Тамаре из Москвы лет как 35 наслышан, резонно и познакомиться. Темы общие. Здесь, в Абакане, мне не с кем об этом говорить.

В Кызыле я был на сцене три вечера в неделю 20 лет подряд. Представляешь, сколько поколений молодежи прошло передо мной? Сейчас это взрослые люди, но я остался записан в памяти семи-восьми поколений.

А здесь я как с Луны упал никем.

Подобное было в 1994-1995-м, когда я переехал в Санкт-Петербург, купил там квартиру и потерял себя.

В итоге, когда тувинский муздрамтеатр купил новую звукоаппаратуру
в Германии и пригласил в звукорежиссеры, я бросил Петербург и вернулся в Кызыл к своему статусу и профессии.

К слову, на этой немецкой аппаратуре я и записывал Игоря
на профессиональный магнитофон TASCAM через крутые процессоры обработки. И запись сделал не хуже любого московского лейбла.

Я читал лекции о музыке в обществе «Знание», имел повсюду узнаваемость и эту среду называю родной.

И кызыльчане все еще меня помнят. В прошлом году «Радио России» прислало журналистов, записали программу «В мире музыки» про дискотеку 80-х. В научной монографии про ВИА и эстраду Тувы есть про меня глава.

Как с Игорем встретились?

Мы узнали друг о друге после того, как от него возлюбленная ушла ко мне.

По порядку событий: в 1978 году я учился в кызылском художественном училище на факультете живописи и ходил по всяким молодежным компаниям слушать пластинки. Подружился с Любой Соколовой с третьего курса, я сам был на втором курсе. Стал ходить к ней домой и там встретил ее подругу Наталью: абсолютно французская девушка, в хипповом льняном сарафане на бретельках.

Наташа училась на одном курсе с Игорем в педагогическом институте. Летом на практике в деревне Сарыг-Сеп они начали жить вместе
и устраивали бурные эскапады против мещанства. Они оба были помешаны на романе «Путешествие дилетанта» Булата Окуджавы.
Она стала называться Натали Ладимировская, он — Дилетантом.

Общественность, педсостав вуза и родители Игоря были в шоке
и смущении, а он бросил институт и стал жить с Натали в гигантской квартире его родителей. Как-то после ссоры она убежала из его дома. Раньше с Любой они несколько раз заходили ко мне. Она знала, что я живу один. И вот в первых числах ноября Натали пришла ко мне одна: прекрасная девушка, в истерике и дрожи. По дороге она купила бутылек антидепрессанта, то ли «Элениум», то ли «Тазепам», которые тогда продавались свободно без рецептов. Налила стакан воды и выпила все таблетки с целью убить себя. Она отключилась почти сразу. Я вливал
ей воду в рот, потом грел и вливал ей в рот теплое молоко… В полном беспамятстве Натали пролежала двое суток, холодная как неживая.
На третьи сутки очнулась. Мы стали разговаривать, она объяснила,
что ушла от бывшего друга навсегда. И мы по-молодежному так просто решили, что она останется жить у меня.

Я жил на главной улице города на третьем этаже углового дома. И как-то раз Натали позвала меня: «Смотри, смотри, вот он идет, мой бывший — Игорь Салчак». Перекресток переходил невысокий тувинец, брюнетик
в клешах. (Так я впервые увидел Игоря.) Я стал кричать ему всякие ругательства и оскорбления через стекло, но Натали с испугом сказала,
что нельзя так делать, что этот Салчак опасный головорез и хулиган.
У него друзья — главные городские хулиганы, могут избить.

Натали прожила у меня до лета. А в июне уехала домой, в поселок Зеленый Бор Минусинского района, где жили ее мать и маленькая дочь от бывшего мужа. Ее маленькой дочери нужен был отец. Ни я, ни Игорь не хотели семьи. И в итоге Натали, закончив вуз как преподаватель русского языка
и литературы, уехала работать на Крайний Север, на остров Святого Лаврентия. Там она вышла замуж. Потом помирилась с Игорем, переписывалась и с ним, и со мной одновременно. Через меня
она передавала привет ему, через него передавала привет мне.

Знаешь ли ты эту историю про Натали и как он ее тебе представил? Полагаю, что строки «Мы трахались, как саламандры, в то бесконечное лето» обозначают именно тот период.

Я пока был студентом-художником, писал портреты знакомых девушек. Портрет Натали в образе эльфийской принцессы со стрекозиными крыльями за спиной я исполнил в графике на листе ватмана. Эту работу
я принес и подарил Игорю. Он онемел от нахлынувших эмоций и никак
не верил, что я дарю ему это сокровище… Строки из другой его песенки
«У ней стрекозьих два крыла…» точно появились после этого подарка.

Попробую ответить про Натали. Несколько раз слышала про нее в начале 1980-х. Была ему почти жена, вместе преподавали в глуши детям, сильно любил, но расстались. «В мое сердце, как в подушечку, втыкала женщина иголочки», думаю тоже про нее.

Потом, когда Игорь был уже на костылях, он часто ее вспоминал. У него был период переосмысления своей жизни. Вспоминал все свои плохие поступки и очень раскаивался в них. В последний год мы часто общались по телефону.

В мае я оказалась на даче в полном одиночестве из-за пандемии. Было холодно. Он звонил, я выпивала рюмку зубровки, ложилась под три одеяла и слушала его рассказы, песни и стихи часами. Сейчас эта недопитая бутылка стоит как памятник тому лету.

Эти «сеансы» я называла для себя «картинки с выставки». Все эти его рассказы про детство, школу, двор, отца, брата, институт, Натали и других женщин я представляла себе как фильм. Иногда цветной, иногда
черно-белый.

Хорошо запомнился рассказ о походе с отцом: сплавлялись на лодке
по Енисею, обратно шли пешком. Игорю было лет восемь тогда. На пути туда — красочные описания детства, вода и солнце, блеск и ничего больше. На пути обратно — вода сквозь ели, долго-долго. Еще подробное описание мальчика-подростка из этого похода, потрясшего его воображение лишь тем, что он понял, что скоро тоже станет таким же.

Точно пересказать про Натали не смогу, фильм был многосерийный.
Там были школьники, споры, модные шмотки и отсутствие жратвы.
А также наличие пузырька с ядом, перепрятывание этого пузырька, воровство пузырька и исчезновение на сутки Натали, убегание от нее в лес, ожидание ее возвращения из гостей, ревность, ревность, ревность… пугание друг друга самоубийством, побег от нее…

О попытке бегства подробно рассказывал. Как в ночи какими-то сложными путями добрался до аэропорта, а она уже там, тоже решившая уйти от него навсегда. Аэропорт, встреча в буфете — прошли мимо друг друга, как незнакомые.

Потом случайные столкновения в городе. Она такая вся из себя, в белом платье. И опять все сначала. О причинах расставания и о последующей переписке никогда не рассказывал. Про стрекозиные крылья, помню, было стихотворение, картину не видела.

Ты спрашиваешь про Игоря в Москве, но рассказать о нем очень трудно. Не понимаю, как описать человека, скромного и ранимого,
но в то же время наглого и нахального. Робкого и пугливого,
но обладающего необычайной силой и настойчивостью. Не понимающего простых шуток, но способного считывать любые эмоции без слов
и понимать суть человека, с которым общается. Кристально честного,
но неисправимого вруна. Сложно. Он мог вокруг брошенного в лужу окурка развести целую «апоколипстическую сюиту», а на бытовые проблемы смотреть из космоса. Пацифист до мозга костей. Бунтарь,
но заранее прощающий всем все. Живущий по своей системе координат, позволяющей сливаться с природой, плыть по течению, удивляться
и радоваться явлениям, людям и всему вокруг, падающий на дно
и одновременно видящий мир с птичьего полета…

У него было совсем другое, непонятное мне мышление. Например, познакомил меня со своим другом. Жена друга долго рассказывала мне
со всеми подробностями, как работала в цирке воздушной акробаткой, потом сорвалась с трапеции, упала, сломала позвоночник и работать
не может. Когда мы ушли, я поделилась этой историей с Игорем. Оказалось, что она никогда не была воздушной акробаткой, не работала
в цирке и позвоночник не ломала. Я была в недоумении!
«Верь ей, для нее это важно», — посоветовал он.

Часто непроизвольно всплывают в голове строчки из его стихов.
Вот насыпала на тропинку на даче кусочки битой каменной плитки.
Когда идешь, звук такой, как будто по битой посуде ступаешь, и невольно всплывает: «хрустят под ногами осколочки фарфоровых новостей».
Да и в интернете его строчки у разных людей встречала, даже без ссылки
на автора. Как-то рассказала ему о двух знакомых собаках, играющих
на снежном поле: сепия — рыжие собаки, рыжая трава на белом. Собаки удивляли своими человеческими взаимоотношениями. Их ждала печальная судьба — безлюдная деревня и холодная зима, пережить которую они
не смогли. И вот вскоре после этого разговора появилось стихотворение «Мы две собаки на задних лапах…».

Наиль вскоре уехал обратно в Кызыл, а Игорь поселился на «Макушке» — так неформально называлось помещение КСП ЧПИ, которое располагалось на последнем, 12м, этаже студенческого общежития. На «Макушке» было две комнаты — главная, большая с огромным окном в пол, во всю стену. Вторая комната была совсем маленькая, и в ней стоял топчан для постояльцев.
Игорь очень быстро стал притягивающей силой для посетителей «Макушки», а они были из всего студенческого сообщества Челябинска — политехники, медики, филологи, педагоги и пр.
На «Макушке» Игорем было написано много стихов, мы подключали его
в составы студенческих агитбригад как читающего поэта-автора, и он даже писал на заказ для таких выступлений. Так, например, появилось стихотворение «Давайте не будем молчать на вопросы…».
Читал Игорь прекрасно, это было что-то среднее между пением, воем
и радостным криком.
Я бы сравнил его чтение с чтением Леонида Губанова.
Игорь настолько прижился на «Макушке», что даже с общего одобрения расписал ее стены своими картинами, а я обвел его контур в полный рост на стене в коридорчике, ведущем в маленькую комнату, и мы вместе закрасили его одним тоном. Помню это очень зримо.

Пояснения (в порядке появления в тексте):
Юрка — Юрий Бендитович, в настоящее время живет в Израиле.
Паша — Павел Жуков, в то время президент клуба самодеятельной песни ЧПИ и руководитель агитбригады, жил все время в Челябинске.
ЧПИ — Челябинский политехнический институт.
АП — авторская песня.
ВИА — вокально-инструментальный ансамбль.

Игорь Салчак и Юрий Бендитович, Челябинск, 1982

II. «МАКУШКА»

Е:

т:

т:

Женя Ерохин, Игорь Салчак, Кызыл, конец 1970-х

Вот Таня Рамазанова пишет: «Есть такая история. Похоже на правду,
но, может быть, у Жени Ерохина спросить. В 1985 году в Кызыл приезжал фольклорный ансамбль им. Покровского. Я была на концерте. И даже помню один запев: «Здорова-ти, Кострома! Здорова-ти! Че делаете-та?» Короче, кто-то рассказывал, что Игорь пригласил огромный ансамбль
к себе домой в огромную по метражу преподавательскую квартиру родителей и они там запевали так, что все дома поблизости слышали
и дивились «люди, откуда?».

т:

Таня хорошую историю вспомнила. Да, на концерте ансамбля Дмитрия Покровского все было именно так. Мы пошли на концерт вдвоем с Игорем. У ансамбля была фишка: братолюбие, вовлечение зала в хоровод
и перформанс. Вот хор пошел по залу, закружил зал, в зале стало тесно. Весь хор и все зрители вышли на улицу и стали водить хоровод вокруг театра на театральной площади.

Игорь и я кружились в хороводе с артистами и слушателями, а потом Игорь пригласил ансамбль к себе. Такого единения артистов и публики
я не видел больше никогда. Артисты приняли приглашение, ну не весь ансамбль, естественно, а человек 8-10. Две девушки приятных, с которыми Игорь и договаривался, и, главное, сам руководитель — Дмитрий Покровский.

Да, общались и пели. Души летали.

А я как раз тогда приехал с этюдов из Саян. Один из этюдов, высокогорное озеро в каменном котле, зачем-то принес к Игорю. И Покровский говорит: «Вот офигеть! Волнует, душу тянет, красота Божья». Я ему говорю: «Раз так оценили, можете взять себе на память». Он отвечает: «Да мы же в гостях, это вещь хозяина, разве вы имеете право дарить, а я принимать,
мы не у себя дома?»

Я ему объяснил, что картина моя, мной написана с натуры недавно, а здесь я ее просто демонстрирую. Тогда он как-то очень бережно ее взял, обнял прямо, попросил надписать. Что я и сделал.

И остался Игорь без моей картины, а Дмитрий Покровский заимел.
С девушкой из ансамбля Игорь обменялся адресами и переписывался некоторое время. Читал мне. Из этих писем мы узнали, что Дмитрий Покровский эмигрировал во Францию и собрал фольклорный ансамбль
в Париже, где делает то же самое, что и в СССР, поет, вовлекает народ
в представления.

Е:

Игорь часто рассказывал о Юрии Ахпашеве, которому показывал свои картинки и очень ценил его мнение. Вы знакомы?

т:

Юрия Ахпашева хорошо знаю, наши родители-геологи вместе работали.

В 2001-м в клубе Русской культуры Юрий устраивал сольный концерт Игоря. Я привозил из театра немецкий микрофон, присутствовал, продавал в вестибюле первый альбом Игоря. Зрителей пришло человек около тридцати, купили 3-4 диска, причем каждый покупатель спрашивал:
«А „Лебедушка“ тут есть?» — из чего становилось ясно, что песня
на стихотворение «От чего бы нам с тобой не улететь…» была к тому времени «народным» хитом. Может быть, потому что затрагивала табуированную для наших граждан тему секса.

Е:

Диск издан под руководством
Н. В. Пономаревой, художественного руководителя хора при Детском центре традиционной русской культуры
«Октай», Кызыл, 1995

В 2000–2004 годах я работал звукорежиссером Тувинского музыкально-драматического театра им. В. Кок-оола. Записал в театральной студии более трех с половиной часов материала — пение Игоря под гитарный аккомпанемент. Это было все, что Игорь тогда сумел вспомнить и спеть.
В течение следующих трех лет этот материал с матриц был перенесен
на компакт-диск, три альбома Игоря были изданы.

Что тебе известно про прыжок с моста? Период шуги, высота большая. Рассказывают разные версии. Типа шел с компанией и довыпендривался. Поссорился с тогдашней девушкой и спрыгнул ей назло. После вылавливания его в психушку отвезли, а девушка эта пыталась туда уборщицей устроиться, но ее не взяли. В каждой версии присутствует тетрадь со стихами, которую держал в зубах. Есть еще версия, рассказанная им самим. Интересно, какая у тебя?

т:

Про прыжок с моста я знаю, конечно, но без деталей.

Как-то я зашел к Игорю повидаться, а он лежал больной и худой.
Рассказал, что с моста прыгал, и тоже про рукопись.

Названия специального у моста нет. Есть в городе второй мост, новодельный, для объездной трассы. Его так и называют «Новый мост».
Ну а старый — он в единственном экземпляре и без имени.

Енисей украшает Кызыл, протекая через весь город. Городской парк расположен в том месте, где сливаются две реки — Малый Енисей
и Большой Енисей. Там Енисей и становится крупнейшей рекой страны. Дом Игоря как раз недалеко от этого места находился. Река там очень широкая — метров 500, высота моста в середине — 50-60 метров. Течение очень сильное.

Весной по реке идет ледоход, называют «шуга», мокрые льдины плывут
по течению, сталкиваясь и шипя. В шугу прыгать — верная смерть. Видимо, ледоход уже был слабым, а льдины редкими. Куда-то в промежуток Игорь
и прыгнул. Хорошо, что сумел добраться до берега.

Е:

А вот что Игорь рассказывал про прыжок мне.

Незадолго до этого он проходил по мосту и увидел за перилами парня, который собирался прыгать. Рядом была девушка, пытавшаяся его остановить. Он растерялся, не знал, как правильно поступить,
и… прошел мимо.

Ему было неизвестно, спрыгнул ли тот парень, погиб или выжил. Когда пришел домой, его начала мучить совесть из-за того, что он не вмешался.
С каждым днем все сильнее. Задумал прыгнуть сам, свою вину как
бы искупить. Но страшно было, долго готовился. Потом решился. На мосту был один, нашел то самое место, где парень тот был. Прыгнул, понял, что до берега далеко, одежда оказалась очень тяжелой. Тетрадь утонула,
не смог с ней плыть. Видел, на берегу мужик стоял и наблюдал молча —
как символ его тогдашнего поступка, когда мимо прошел. Увидели его люди с автобуса, который на мосту ехал. Они и позвали кого-то на помощь.

т:

Игорь присылал время от времени разные штуки, найденные в степи, например кусок колючей проволоки, кем-то потерянный старый кошелек, камни с лишайником…

Однажды попытался передать свой пиджак, карманы которого были набиты степной травой, чем изрядно удивил таможенников, а везущему пиджак человеку доставил немало хлопот.

Все вещи, найденные в степи, имели для него какую-то особую ценность,
он приносил их домой. Чего там только не было! И игрушки, и патроны,
и что-то типа строительного мусора, пакля, проволока.
Делал из них инсталляции.

т:

Он называл их «Умклайдеты». Знаешь это слово?

Умклайдеты — это что-то непонятное, практически непригодное, но, судя по всему, очень важное. Например, обломки НЛО для аборигенов острова Пасхи или наскальные рисунки и каменные изваяния аборигенов острова Пасхи для жителя Европы. Вот у Игоря в квартире все комнаты были завалены умклайдетами. Например, когда я спрашивал его, зачем ему обломок от куклы или моток шерсти на проволоке, он отвечал
с загадочным видом: «Это умклайдеты!»

Е:

Диски, выпущенные Евгением Ерохиным

Картина Евгения Ерохина «Ресторан Кызыл» написана примерно в одно
и то же время и про один и тот же ресторан, что и стихотворение Игоря

Виктор Бочкарев и Евгений Ерохин,
Кызыл, начало 1980-х

Диск Евгения Ерохина

Е:

Ресторан «Кызыл»

Т:

Е:

Е:

Т:

Т:

Е:

Е:

Е:

Т:

Т:

Примечания

* Из воспоминаний Дмитрия Петровского о путешествии с Хлебниковым
в Калмыкии, в котором Хлебников оставил умирать заболевшего в степи Петровского. Дмитрий выжил, добрался до парохода и случайно встретил
там Хлебникова. Состоялся такой диалог:

— А, вы не умерли? — обрадованно-удивленно сказал он.
— Нет.
В моем голосе и виде не было и тени упрека, я догадался, в чем дело.
— Сострадание, по-вашему, да и по-моему, ненужная вещь. Я думал, что
вы умерли, — сказал Велимир, несколько, впрочем, смущенный.
— Я нашел, что степь отпоет лучше, чем люди.
Я не спорил. Наши добрые отношения не поколебались.

Мемуары так и называются, «в стиле шейк», как звучат. Читаю и слышу,
что они очень музыкальны. Волнения, страхи, надежды, другие эмоции передаются не в лоб и даже не через слово, а эмоциональным фоном,
как в музыке. То есть «Мемуары в стиле шейк» можно воспринимать как вокальную сюиту, бросая ноты через строки и пассажи, арпеджио через абзацы. Что-то подобное есть у молодого Таривердиева. Не стихи, не проза, не музыка, а жанровый симбиоз.

Игорь до встречи со мной не придавал музыке видного значения в своей жизни и творчестве. Под моим влиянием из бардовского лагеря перешел
к восприятию современной музыки как хроники эпохи. Похоже на путь Башлачева в некоторой степени: та же экзальтация исполнения — прием из арсенала рока. Барды никогда не орали как распятые.
Вплоть до освоения современных музыкальных форм.

«Прогулка по центру» — это регги, например, ну и другие услышанные
где-то рокерские приемы он перерабатывал на свой лад.

Панки его впечатляли тоже, иногда в его исполнении это слышно.

Приятно вспомнить: когда я получал ящик пленок с новыми записями,
еще когда я один жил, то звал в гости Игоря на прослушивание материала. Несколько раз было такое: мы слушали записи вместе, вдвоем, до двух-трех часов ночи. Игорь любил слушать лежа на полу, а я сидел на диване. Часами, с небольшими перерывами прослушивали все подряд, иногда
он меня спрашивал про факты, иногда давал свои эмоциональные оценки, настолько точные, что мне это позже пригождалось в рецензиях и моих дискотечных программах. Например, он назвал Хулио Иглесиаса «курортным» певцом, а когда я это в клубе повторял, все понимающе улыбались. Очень впечатлил его дебютник Videokids, 1985 года. Он смеялся и утверждал, что мир с этой группой становится каким-то смешным, нереальным, мультяшным. Спустя несколько лет появилась информация, что Videokids — это песенки из мультфильмов про веселого космического дятла. То есть он считал информацию о мультипликации через звук.
Без видеоряда. Прослушивая саундтрек Flashdance 1983 года, на теме Love Theme, он взволнованно сказал, что услышал: «Это же настоящая
Любовь!» — а вещь называлась Love Theme! Выходит, что «зашитый»
в музыку подтекст он считывал на уровне эмоционального резонанса совершенно точно!

Недавно прослушивал на пластинках альбом «Вудсток-1969» и вдруг узнаю голос, манеру игры на гитаре и пение Игоря! Очень похожи и техника вокала, и техника гитары, и голосовые приемы.

Я работал в театре, озвучивал и записывал выступления именитых артистов: И. Броневицкую, В. Цыганову, «Любэ», «Оле Лукойе»,
Г. Хазанова, группу «Сливки», группу «Адерт Хорс» (самая выдающаяся кызылская рок-группа). Я тогда пропагандировал «новую волну», одеждой, модой, танцами, постерами. Феоктистов крутил джаз и прогрессив
(King Crimson, Yes). Игорь послушает то, послушает другое, никакой реакции заинтересованной не выказывая. Потом гитарку спросит,
если есть, и затянет свое: авторский стих под аккомпанемент.

Игорь не хотел и боялся умирать. Смерть называл «переходом»
и чувствовал, что она уже близко. Придумывал, как это сделать легче, говорил, когда поймет, что совсем близко, вызовет такси, уедет в степь, ляжет там и будет ждать. Конечно, я отговаривала его.

И смертей других людей он боялся. Вроде на похоронах никогда ни у кого не был. Известия о смерти едва знакомых людей вызывали у него потрясение и круто меняли планы. Рассказывал, что готовил выставку
и накануне открытия узнал, что зарезали бойфренда едва знакомой ему девушки. На открытие выставки не пришел, сильно переживал, не мог понять, какое может быть открытие, если случилось такое.

Еще был случай, когда он работал при церкви дворником и истопником.
В приходе была молодая девушка-монашка, бывала там на всех службах.
И вдруг приходить перестала. Через пару месяцев он решил узнать, почему она не приходит. Нашел ее дом и стал спрашивать соседей. Узнал, что умерла. Это было таким шоком, что он уехал на дачу, бросив работу,
и больше никогда не мог переступить порог храма, не мог принять того, что ее нет, а там все по-старому, как будто ничего не случилось.

Разные периоды у него были, то период воцерковления, когда стихи считались грехом, то он страдал от игнорирования его стихов обществом
и начинал писать песни, хотел быть услышанным. Многие пытались ему помочь и реально помогали. Но ощущение какого-то вечного краха
не покидало. Единственным человеком, который всю жизнь помогал ему
и находился на связи каждый день, был его младший брат Леша. Помню, как однажды Игорь показал мне его фото (мальчика-подростка), которое носил с собой, и сказал: «Он очень противный, но я его люблю».

Я всегда помнила и чувствовала, что где-то есть Игорь, человек, благодаря которому я стала другой. Уверена, то же самое произошло со всеми, кто прошел по мосту под названием «Салчак».

Вечер, туман над столами,
люди вонюче дымятся —
до ночи, не уставая,
кушают, кушают мясо.

Столики — дружные братцы,
музыку в угол зажали,
музыка — самое мясо,
музыку тоже ножами.

В теплых графинах — мясо,
мясо в карманах — плачу!
женщина в медленном танце
мясом прилипла к плечу.

Выйду, сознанье чуть теплится…
он — в темноте осмелев —
не разбираясь, по челюсти.
мясо лежит на земле.

Самое главное и важное событие, объединяющее Игоря и меня, —
мы вместе покрестились. Взрослыми, примерно в 1983 году, в кызыльской церкви. Стали братья во Христе с той поры. Он всегда это чтил как важнейшее общее событие. Сейчас осмотрится, и если там хорошо,
то, вполне возможно, и меня туда позовет в скором времени. Посмотрим.

Вите Бочкареву дружеский привет! Очень ценно, интересно все,
что он расскажет.

Витя всегда был в центре всех музыкальных тусовок, работали на одной сцене в трех клубах. Песня на стихи Игоря «Нарисую» — просто по первому слову, это музыканты все песни так называют, они играли
ее на танцевальной городской площадке в 1982–1984 годах.

В те же годы мы ездили на автобусе от педагогического института
на гастроли в Абакан: Витя с группой играл рок, я проводил дискотеку после их концерта. По дороге в автобусе Абакан — Кызыл Витя показал мне на гитаре аккорды и перебор струн для этой песни. Я запомнил, подобрал дома на гитаре. «Желтый сад» — название утверждено Игорем лично.

Когда в конце 1990-х я увлекся написанием музыки с помощью компьютера, попросил у Игоря стихи, он дал несколько, запись сохранилась в итоге только одна. Сейчас послушал и ахнул. Это же какая изумительная фантастическая аранжировка!!! Выходит, я был очень одарен в те годы: ведь мне показали только простой гитарный перебор,
а я наворотил этакую полифоническую оркестровку, симфонию создал
на основе гитарного перебора. Вот бы развивать это умение!!!
Но пошел в коммерсанты…

Записывали у меня в квартире, в конце 1990-х. В одной из комнат
я оборудовал музыкальную студию. Итоговый вариант включен в мой первый сольный альбом «Миллениум», вышедший весной 2000 года. Использованы электрогитара, два синтезатора и звуковая карта Sound Blaster Live Pro! Всю музыку я набирал сам, напеть текст по готовой фонограмме приглашал солистов муздрамтеатра и филармонии.
«Желтый сад» (она же «Нарисую») спел Владимир Копуш, солист филармонии. Сейчас он стал заметным тувинским кинорежиссером.

Продолжаю искать и находить тех, кто знал Игоря. Поговорила с Сашей Гапуровым, Александром Феоктистовым (его мама Левертовская Т. Е. окончила то же самое художественное училище, что и моя), Сергеем Сокольниковым и Виктором Бочкаревым, который тут же прочитал стих Игоря (это через столько лет!). Все они — очень интересные люди.
С Жанной Приведенной на связи. Очень хочется оставить добрую память
о нем.

А вот как выглядела эта история с его слов: «Зашел в магазин купить конверт, облокотился на витрину и стекло разбилось».

Вызвали милицию, его увезли, дали подписать какую-то бумажку.
Он вместо одной подписи поставил штук сто. Мент на листок посмотрел
и говорит: «Иди отсюда, придурок». Исключить то, что он и правда бил там стекла, не могу.

Но идею распространять диски он не оставил: пытался продать их в ларьке с собачьим кормом и очень расстраивался, что их не покупают.

Проект — выйти на БГ и предложить ему стихи под авторские песни — возник под впечатлением от совместного прослушивания акустических революционных альбомов «Аквариума»: «Синий альбом», «Треугольник», подобного раньше мы не слышали и были очень тронуты.
В благословенные годы советского застоя мне ежегодно удавалось выезжать в страны Восточной Европы, по пути тусуясь по своим
интересам в Москве и Ленинграде.

На лето 1985-го я наметил поездку в ленинградский рок-клуб
с рекомендательным письмом от кызылского городского отдела культуры, где работал ведущим и режиссером дискотеки. Игорь специально для этой поездки стал писать сборник для передачи Гребенщикову. Тетрадку взял Коля Михайлов, президент клуба. Потом при личной встрече передал БГ.
Я уехал в Чехословакию, а через полторы недели снова зашел в клуб. Николай вернул мне тетрадь и передал ответ Бориса, что он получает много таких тетрадей, стихов и предложений, но работает исключительно
с личным авторским материалом. Поэтому с благодарностью возвращает материал автору, отмечая его ярко выраженную индивидуальность
в творчестве и признавая несомненное достижение автором одновременной глубины мышления и поэтической высоты. Про индивидуальность творчества, глубину мышления и поэтическую высоту Коля прочитал из своей записной книжки, то есть это и была стенограмма отзыва мэтра — личный ответ от БГ Игорю.

Решили, что в следующий год, может, кому-то другому отвезу сборник.
БГ тогда еще не был, как сейчас, признанным авторитетом и мэтром, просто подпольный рокер, так что событием этот контакт Игорь
не засчитал.

У гитариста знаменитой кызылской рок-группы «Патефон» Сергея Кривоуса, в его музыкальном киоске, мною был выставлен на продажу дебютный компакт-диск песен Игоря. Я рассказал об этом Игорю, он зашел в магазин и почему-то полез его забирать, при этом разбил витрину, после этого инцидента альбом был снят с продажи.

Огромное спасибо за фото оригиналов. Там любые строки хватают меня
за душу и уводят. Но, возможно, что у ближнего круга личное, интимное восприятие, отличное от объективного и отстраненного. То есть поскольку я-то — овощ из той же грядки, что и Игорь, поэтому все эти образы «городка в саже», девицы, которой «шейх сцены накинул на плечи плед внимания» для меня видимы-узнаваемы, я просто читаю описание виденного глазами Игоря в поэтическом ракурсе. Но если бы автором был незнакомый Вася из Можайска, то я бы ничего не узнавал, не резонировал сердечно. И читать было бы неинтересно.

Поэтому мне-то дорого и важно все, что им написано, как и тебе,
но публике это может быть совсем не нужным, и ничего с этим
не поделаешь. Так что твое определение «поток сознания» — верное,
а публикация необязательна, хотя друзья и близкие были бы очень рады.

И спасибо за присланный стих, про Гелиосы и Селены! Так душу помотало, забирает в дальние края. Если что-то еще пришлешь такое, очень буду признателен. Я таких серьезных, космогонических вещей вообще у Игоря раньше не читал. А вот субъективное восприятие от объективного так
и не могу отличить.

Мой оригинал тетради Игоря искать в гараже надо целый день, и не факт, что найдется, но текст одного стихотворения помню наизусть:

А Бог плохих домов не строит
Но любит тех кто и в плохих
Прикинь, браток, а нас не вспомнят
Когда мы вдруг уйдем от них
Ведь жизнь — это просто вспышка
В космической пустоте
А звезды всего лишь фишки
Поставленные блестеть
Подкинь луч солнца на ладони
Решетка или же орел
Прикинь, браток, а нас не вспомнят
Не позовут за общий стол
Ведь жизнь — это просто вспышка
В космической пустоте
И звезды всего лишь фишки
Поставленные блестеть
Попроси у судьбы богатства
И долгих и светлых дней
За дружбу любовь и братство
Зажги тринадцать фонарей
Ведь жизнь — это только вспышка
В космической пустоте
И звезды всего лишь фишки
Поставленные блестеть
Украсим песни и молитвы
Словами легкими как пар
И как бойцов бросают в битву
Их бросим в мировой пожар
Ведь жизнь — это только вспышка
В космической пустоте
И звезды всего лишь фишки
Поставленные блестеть

Кроме меня, есть еще несколько человек, имеющие такие же тетрадки
со стихами и картинками Игоря. Что со всем этим делать? Совсем ничего не делать, мне кажется, нельзя. Но как понять, что стоит публиковать,
а что нет?

За много лет у меня скопилось много его тетрадей. Пытаюсь понять, литература ли это? Мне трудно судить объективно. Раньше воспринимала их как попытку самоанализа. «Мемуары в стиле шейк» — последняя, которую он сам считал литературным произведением. Мне нужна обратная связь. Ищу, кто бы еще мог это прочитать и поделиться своим мнением. Местами очень мощно. На первый взгляд это может показаться просто «потоком сознания», без сюжета. Фрагментарность и «эстетика повторений» как прием? Подчеркнутая инаковость, странность логических выводов, балансирование между трагичным и смешным… Что это? Концептуальный постмодернизм?

Е:

Т:

Е:

Е:

т:

т:

Ты просто, внятно и гениально сформулировала идею о самодостаточности поэтического дарования Игоря. Полностью ее поддерживаю. Видимо, поскольку слушать стихи его окружение не хотело, он пытался сделать
из них песни. Еще я узнал из первоисточника, что последние годы Игорь
не писал стихов. Только на чей-то день рождения, короткие шуточные.

Ого!!! Я не знала! Про роспись пещеры и приезды отца он мне никогда
не рассказывал.

Полынь любил, да. Валялся в ней и смотрел в небо. Поведение его отца тоже впечатляет. Не такие уж непонимающие родители были у Игоря,
как он рассказывал, оказывается!

Да, это подвиг, очевидно. Но чем он вызван, определить трудно. Я хорошо понимаю, как трудно ему было жить среди людей с такой повышенной эмоциональностью. Для стихов это хорошо, для жизни — проблема. Когда эмоции зашкаливают, то поведение становится неуправляемым, что часто приводит не только к конфликтам, но и к продолжительному чувству стыда и вины, приводящему к бегству от общения. Вследствие чего — невыносимое чувство одиночества. Ну прибавь еще сюда поиск истины, желание «дойти до самой сути» и прочее…

Но стихотворение «я вышел плакать миру мир…», из которого строчки «куст полыни — мой дом», было написано в 2002 году.
Кстати, у Коли Якимова песня на этот стих есть:
















В стране все поменялось. Особенно в Кызыле, где люди, привыкшие
за много лет жить плохо, вдруг оказались завалены всякими импортными ништяками. Всех захватила волна потребительства, стремление к комфорту и погоня за длинным рублем. Народ плотно подсел на TV, всех все устраивало «в стране всеобщего восторга». Он задыхался в социуме, считал себя изгоем, неудачником. Чувствовал неразрывную связь с природой. Периодические выходы в степь, где он мог орать во все горло — это, скорее всего, вопль от невыносимости фальшивого пластико-нейлонового мира.
А не орать он не мог. Когда уже не выходил из дома, соорудил себе сосуд, обмотанный тряпками, и орал в него. Соседи, услышав странные звуки, приходили и спрашивали: «Игорек, чего ты плачешь?»
«Репетирую», — отвечал.

Куст полыни — мой дом
Крыша в доме моем
Звездопадом течет,
звездопадом течет…

Начало 1990-х годов… В стране — брожение. Игорь предпринимает пост отшельничества. По его просьбе отец увез его в степь, к красивейшей горе Боом, в тридцати километрах от Кызыла.

Гора Боом хорошо известна всем кызылчанам. Это скалистый отвесный утес высотой в несколько сотен метров, река с водоворотами течет вдоль скалы. Подойти к реке можно только до скалы или после скалы, с самой скалы в реку можно только упасть.

Как-то вечерком я пришел к Игорю домой повидаться. От его отца узнал, что Игорь уже несколько дней отшельничает в степи. По договору между ними он привозил сыну продукты через день. Как раз в этот день собирался везти очередную порцию еды и пригласил меня в спутники. Мы поехали повидать Игоря вместе.

Перед горой свернули с трассы в степь, поехали в сторону реки по бездорожью (дорога уходит наверх, в горы). Возле небольшого оврага остановились. Тайник для продуктов был в расщелине между камнями стенки оврага. Там же хранилась рабочая тетрадь Игоря со стихами.
Отец поставил туда пакет с продуктами. Сидим ждем Игоря:
если он увидит машину, то подойдет.

Через какое-то время появляется Игорь, тонкий, стройный, черно-загорелый, подвижный, в перепачканных краской шортах и майке.
В длинных черных волосах и на кроссовках колючки репейника. Голос тонкий, мягкий, интеллигентный. Игорь рассказывает, что вдоль скалы, держась за камни, проходил по водной кромке, и метрах в двадцати
от берега обнаружил в скале некую выемку, вроде небольшой пещеры, заполненную водой. Он выполнял в этой пещере настенную роспись масляными красками. Это изображения святых и рисунки под ними.
По мнению Игоря, если какие-то рыбаки на лодке будут плыть вдоль скалы и захотят заглянуть в эту пещерку, то будут неожиданно удивлены, очень впечатлены и долго будут думать-гадать, откуда появилась эта настенная роспись, зачем и кем сделана. Словом, вселенская мистерия, созданная его руками, поставит перед зрителем неразрешимую загадку.

Насчет колючек репейника объяснил просто, что спит на земле под кустом. Так что слова «Куст полыни — мой дом» — это зарисовка с натуры, а вовсе не метафора.

Да, это впечатляло. Такой маленький, хрупкий человек живет в степи, пишет фрески в затопленной пещере. Тогда вот стало мне очевидно, что
в нем живет Некто, Дух, делающий это. Ведь зачем это самому Игорю, городскому человеку? В маленьком человеке стал очевиден Большой Дух, действующий по-своему. Два повода такого поступка: или реальное отшельничество, по религиозным мотивам, или уход от внешнего мира для концентрации в мире внутреннем, для расширения, пробуждения, обострения творческого видения.

Игорь вроде бы намеревался 40 дней так провести, но по факту прожил полторы недели. Разумеется, это очевидный духовный подвиг — полторы недели в степи, без вещей. Одежду отец ему сменную привозил, вот и все. Фрески я хотел сфотографировать, приехать с фотоаппаратом, но пока собирался, Игорь вернулся в город.

На самом деле творческий полет требует абсолютной свободы. Только
в состоянии полной свободы возможна творческая экзистенция души. Полеты фантазии, творческие открытия требуют гарантии свободы, в том числе и права на заблуждения и эксперименты. Независимо от результата они открывают новые пути в искусстве. Но в нетерпимом, нетолерантном обществе искусство может носить только преимущественно балаганный, развлекательный характер: дебильные мяукающие петрушки.

Нет, это не так. Писать он не переставал.

Был момент, не так давно, когда у него украли сумку, а там была тетрадь
со стихами. Он сильно переживал. Да и когда уже дома сидел с костылями, тоже писал. Я пыталась что-то из этого записывать, но не вышло.
Он считал, что не стоит этого делать. Помню одно из последних, в котором описан просто заоконный пейзаж, но акцент был сделан на том, что дым
и флаги всегда направлены в одну сторону. Как в воду глядел!

По поводу его песен. Я считала, что он поэт вполне самодостаточный
и никакого подкрепления музыкального к его стихам не надо вообще.
И не надо стремиться быть как все, а просто быть самим собой. Но он себя, такого, не принимал. Он хотел быть «вписанным» в рокеры, барды, хотел быть принятым обществом, хотел быть востребованным. Мне же казалось, что он свернул не туда.

Нет, я вполне понимаю людей, которые хотели ему помочь и поддержать.
И благодарна им за это. Но стихи терялись. Он начал писать уже не просто стихи, а на потребу публике. Из них начали исчезать трепет и искренность.

Ох, не знаю, понятно ли я объяснила?

ЮРИЙ АХПАШЕВ

СЕРГЕЙ СОКОЛЬНИКОВ

1. «Было, было когда-то…». 1980
2. Возвращение к желтому. 1983
3. «Косогор такой, чтоб катиться вниз…». 1989
4. Божья цыганочка («Просыпается Бог с похмелья…»). 1994
5. «Повезло, повезло, повезло…» (из поэмы «Метафора»). 1994
6. «Затянулась моя поездка…». 1991
7. Карусель («Безмолвные лошадки…»). 1990
8. Юрмала («Омывали город волны…»). 1990
9. Кое-что о ремесле поэта («Мне пора научиться грабить…»). 1995
10. Шлягер («Солдаты милые… Опять нелепый бой…»). 1990
11. Третий петух («Кукареку, Господь…»). 1990
12. «Я дарю тебе пса из любви». 2002
13. Иван-дурак («О, печь моя… Овчины запах…»). 1981
14. «Ты падаешь вверх кувырком…». 1981
15. «Луна повесилась…». 1981

Песни Александра Деревягина на стихи Игоря Салчака

АЛЕКСАНДР ДЕРЕВЯГИН

РАДИОПЕРЕДАЧА ОБ ИГОРЕ САЛЧАКЕ

Радио ГТРК «Тыва» передача «Люди и события», часть 1.
Ведущий Александр Кеней. Об Игоре Салчаке рассказывает режиссёр Тувинского театра юного зрителя Айлана Леонидовна Чадамба. В передаче звучит песня Николая Якимова на стихи Игоря «Ночка». 12 февраля 2023г.

Если у вас не работает видео, передачу можно послушать по этой ссылке

Радио ГТРК «Тыва» передача «Люди и события», часть 2.
Ведущий Александр Кеней. Рассказывают художник Юрий Ахпашев и музыкант Сергей Сокольников.
11 февраля 2023 г.

Если у вас не работает видео, передачу можно послушать по этой ссылке